2 сентября в РАМТе проходит премьера в стиле государственного массового мероприятия: с приветственными речами до начала спектакля, аплодисментами после каждого названного имени, ведущим «церемонии» и бесстрастными, белый-верх-чёрный-низ, подносительницами букетов. Спектакль, который показывают на сцене и одновременно в трансляции, — результат всероссийского конкурса «Знание.Театр», детища общества «Знание». По всей стране искали новые пьесы для подростков и молодёжи, которые можно рекомендовать к постановке в школьных и студенческих театрах, привлекали всех — профессиональных драматургов и любителей, и в итоге отобрали четыре текста. Первое место заняла Гульнара Искалиева, энергетик из Астрахани: она написала о подростке, который не может сосредоточиться и сдать экзамен, потому что в его голове одновременно происходит слишком многое. Вроде бы актуальная проблема для старших школьников и интересная задача для театра, который пытается быть с ними в диалоге. Однако постановочной команде пришлось встретиться с трудностями, проверяющими на прочность саму идею просветительского театра.
Вообще просвещение в театральной форме — это не ново. Один из витков популярности этой идеи пришёлся на период после революции, когда первый народный комиссар просвещения А. В. Луначарский заговорил об образовании через художественную деятельность и о том, что нужно создавать специальные пьесы для детей разного возраста, чтобы зрители с непохожим кругозором и социальным статусом могли их понять, а затем сыграть. Конечно, тогда за программой стояли не только детская/подростковая психология и разговор об актуальных проблемах, но и трансляция идей, приоритетных для государства. Сегодняшняя попытка общества «Знание» обратиться к театру напоминает историю вековой давности. Правда, сейчас молодым зрителям доступно гораздо больше информации, чем их ровесникам в 1920-х, а значит, и относиться к увиденному они будут гораздо более критично. Им нужна дополнительная причина, чтобы больше часа смотреть просветительский спектакль, информацию из которого они могут нагуглить за две минуты.
По сюжету, обрамляющему информационный материал, старшеклассник Руслан (Марк Эйдельштейн) сдаёт пробный экзамен по физике, и у него ничего не получается: внимание рассредоточивается, мысли скачут, ожидания взрослых вгоняют в ступор, а собственной картины будущего, на которую можно было бы опереться, нет. На помощь приходит психолог, точнее, шаман-нейроэкспериментатор, буквально погружающий юношу, а вместе с ним и его отца, во внутренний мир Руслана. Там они знакомятся с воплощённой теорией множественного интеллекта Говарда Гарднера, наблюдают борьбу эмоционального и рационального и пытаются хоть как-то систематизировать красочный хаос психики. Восемь типов интеллекта — логико-математический, лингвистический, образный, межличностный, музыкально-артистический, философский, телесный и натуралистический — демонстрируют, чем они хороши, и предлагают оказаться в успешной компании знаменитых российских деятелей науки, культуры и спорта, если Руслан выберет развивать именно их (портреты, какие обычно висят рядами в школьных классах, пролетают через видеоряд и дружно отсылают к наследию Луначарского).
Текст построен линейно, персонажи иллюстративны, значит, режиссёру Юрию Квятковскому приходится опираться на что-то другое — и он выбирает усилить эффект текста через внешнюю атрибутику персонажей, динамичную смену картинок и заигрывание со стереотипами. Актёры могут дурачиться, нарочито переигрывать, и чем гротескнее они это делают, тем лучше запоминаются. Режиссёр поддерживает ритм спектакля, то чередуя художественные приёмы (тень — свет, движение — статика), то запуская их по кругу (восемь типов интеллекта крутятся по сцене, как калейдоскоп, и зрители понимают, что пройти перед их глазами должны все). Но театральная образность подчинена информационной задаче: зрителям дают возможность приложить теорию к лицам/костюмам/позам, усвоить, какие бывают виды интеллекта, и в который раз вспомнить о трудностях отцов и детей.
Персонажам-интеллектам (Андрей Минеев, Анжелика Катышева, Евгения Абрамова, Павел Чукреев, Мария Лапшина, Леонид Саморуков, Елизавета Мартинес, Андрей Гордин) положено быть масками, ведь зрители должны запомнить, кто есть кто: одна поигрывает мышцами — значит, спортсменка, второй прячется под партой — значит, стеснительный заучка-технарь, третий залезает на трибуну, держась за деловой портфель, — значит, дипломат. Ещё один герой из психической реальности — Дисциплина в доспехах (Никита Языков), альтер-эго отца, самурай с тяжёлой походкой терминатора, единственный, кто не претендует даже на зачатки персональности, — доходчивая демонстрация, как может выглядеть властный родитель в глазах подростка. Но и остальные образы в спектакле утрированно стереотипны. Руслан — шаблонный подросток, конфликтующий с родителями (не слишком), тревожный (неявно), отстаивающий своё право принимать решения (не всегда). Мама, она же Принцесса Эмоция (Дарья Екамасова) — оживший набор установок о популярной психологии, позитивном мышлении, правильном дыхании и обращении к чувствам. Папа (Михаил Башкатов) — вечно занятой делец с образованием физика-энергетика, который в итоге, конечно же, расскажет душещипательную историю из детства и переоценит отношения с сыном. Роль психолога-мистификатора (Руслан Ергашев) тоже функциональна: он лектор-посредник, вроде бы научно оправдывающий для зрителя красочный трип. В итоге на сцене обнаруживается популяризаторская лекция, которая изо всех сил пытается не признаться, чем является на самом деле.
Исходных обстоятельств-ярлыков (#экзамены, #самоопределение, #психология, #отношения_с_родителями) и красочности оформления достаточно, чтобы спектакль запомнился яркой картинкой и парочкой гэгов, однако к нему негде подключиться эмпатически, узнать в героях себя и испытать глубинное переживание. Пожалуй, если ставить «Трудный экзамен» в школьном театре, то ребятам придётся поискать переклички теории с собственной жизнью, и тогда знание может быть пережито и присвоено. При наблюдении со стороны достичь такого эффекта сложно: спектакль показывает, но не помогает поверить.
Из зала хорошо видна ещё одна сложность: пьесы для конкурса писали взрослые, отбирали взрослые, ставили и играют тоже взрослые. Как нам известно, драматург не работает ни с детьми, ни с подростками, и при создании пьесы использовала не реальный опыт, а свои представления и ощущения от этого возраста. Режиссёр попытался сгладить adult gase (взрослый взгляд) и привлёк к постановке молодых актёров, а также задействовал узнаваемые атрибуты современного театра, близкого молодёжи: видеопроекцию декораций, live-трансляция крупных планов, ненавязчивый поп-плейлист. Не обошлось и без самоиронии: одной из метафор спектакля стала простейшая пиксельная видеоигра — не факт, что современные подростки видели такую, так что образ считывается и как оправдание упрощённости действия, и как хитрое подмигивание зрителям предыдущего поколения, мол, модно-молодёжно, да? (Нет.) Но всё-таки исходный текст с головой выдаёт «правильного» взрослого, смеющегося над сленговыми словечками, читающего книжки по психологии и подписанного на пару тематических пабликов, стремящегося разобраться в себе и выдать подростку рецепт успешной жизни, которого сам не имеет. Даже неважно, какой в итоге будет тезис: «поступай на физика», «ходи к психологу» или «развивай любимый тип интеллекта, и будешь жить как тебе нравится», главное — показать и научить. Тон, который ещё могут принять дети помладше, а вот подростки уже не выносят на дух.
Всё это возвращает к вопросу: каким должен быть театр, решающий просветительскую задачу? Похоже, ключевой ответ: он не может решать только её. Зрителю важно, чтобы спектакль не учил его жить, но показывал историю про него самого, помогал почувствовать и воспринять собственный опыт по-новому. Когда режиссёр, художники, актёры и даже ведущие онлайн-трансляции, создающие своими камерами отдельное произведение, прикладывают художественные усилия к тому, чтобы оформить парад идей, театр перестаёт быть живым, а значит, теряет все задачи сразу.
