25 ноября артисту Московского Театра на Юго-Западе Александру Шатохину стукнуло 50. Хотя Александр и не входит в плеяду основателей театра (слишком молод), его по праву можно отнести к «старой гвардии» Юго-Западной сцены. Он из тех, чья служба в театре пришлась на время «служенья муз» Валерия Романовича Беляковича. За 23 года на сцене Александр, обладатель уникальной, выразительной внешности и обаяния какой-то особой душевности, создал бесчисленное множество образов, которые запомнились своей самобытностью, а также неизменным позитивом и человечностью даже в отрицательных персонажах.
30 ноября в театре состоится премьера спектакля «Школа эмигрантов», который режиссёр Максим Лакомкин поставил специально к юбилею актёра. В нашем разговоре с Александром Шатохиным вспомним театр Валерия Беляковича, бурливую юность, узнаем, что меняет в человеке очередная круглая дата, какую мудрость дарит жизнь к знаменательному юбилею.
Обычно в нашей памяти остаются самые яркие моменты жизни. Какие моменты сформировали вас, определили ваш выбор, жизненный путь?
Начнём с того, что я стал актёром, хотя и не помышлял об этом. Артисты казались мне людьми необычными, недосягаемыми. Примером был Виктор Авилов, с которым я знаком тогда не был, но видел его в фильме «Господин оформитель». Мне представлялось, что все артисты люди такие, как он – мрачные, умные, в длинном шарфе, умеющие красиво разговаривать, при этом курить. Мысль быть когда-то рядом с ним на одной сцене была для меня запредельно космической.
Моё взросление пришлось на сложное время девяностых. Кто-то пошёл в спортзал, кто-то в гопники. У меня же со школы осталась своя тусовка ребят, с которыми мы ходили в походы. Руководила нами женщина-организатор. По своей энергетике она напоминала Валерия Романовича – мощная, умнейшая, жёстко держащая подростков. С ней мы делали не просто пешие вылазки, а ходили по пещерам, в спелеопоходы. С 6 класса мы лазили по этим пещерам. Наш руководитель не делала скидок на возраст, она требовала от нас строжайшей дисциплины. Если все уходили вниз, то всегда оставались на дежурстве двое, которые должны были развести костёр, приготовить полноценный обед: первое, второе, третье. С этими людьми вместе мы и развивались: читали книги, увлекались философией, например, Еленой Блаватской, слушали много виниловой музыки и даже организовали свою рок-группу. Мы дружим до сих пор. Так что в этот «бригадный» водоворот девяностых мы не попали.
По натуре я социофоб и могу самовыражаться только в кругу близких людей. Об актёрской стезе я не думал, хотя мне говорили, что я так здорово анекдоты рассказываю и, может быть, мне надо попробовать. Я как раз закончил 11 класс, а с профессией так и не определился. Хотел пойти по папиным стопам в электрики, но в этот год набора не было. Пошёл вместе с одним приятелем в училище учиться на сварщика. Мне повезло, у меня был замечательный мастер Тимофеич. Мы ему помогали, сваривали ларёк для него, а он нам платил за работу. Так он научил нас не только инструменты в руках держать, но и зарабатывать.
После техникума я всё же понял, что сварка – это не моё и решил попробовать поступить в Киеве на актёра. Естественно, не поступил, но познакомился там с ребятами, которые как раз закончили Херсонское театральное училище. Они мне и посоветовали пойти туда. Мне Херсон не нравился. По тем временам это был ужасный город: одни бритоголовые, а тут я с длинными волосами, две серьги в ухе. Меня там, конечно, гоняли, но я всё-таки отучился в театральном училище и при этом ездил каждый год поступать в Киев, в театральный институт. Поступал на режиссуру и на актёрское, но меня так туда и не взяли. Тут к нам в Новую Каховку приехала одна барышня, которая рассказала мне, что в Ярославле в театральном институте идёт допнабор. Я не сразу решился, но потом поехал и поступил!
Второй яркий момент: знакомство с Театром на Юго-Западе и Валерием Романовичем. После выпуска мы, десять человек борзых ярославцев, приехали в Москву с нашим дипломным спектаклем на так называемые «подиумы», чтобы показаться в театры. В Москве всё происходит иначе. Тут педагоги, режиссёры ходят по курсам, высматривают, «выращивают» себе актёров. Как правило, к третьему курсу многие уже представляют себе, в какой театр пойдут. На нас смотрели странно. И тут нам знакомые сказали, что есть такой классный театр на окраине. Он общинный, чужих они просто так не берут, но сейчас у них как раз идёт набор. Мы позвонили, приехали, «воткнулись» как-то между курсами, которые просматривались. И нас Валерий Романович взял троих: Диму Гусева, Олю Дмитриеву и меня. Мы с Димкой Гусевым с первого курса были «не разлей вода», «капустная» пара, такая примерно, как Ширвиндт и Державин. Валерий Романович и не знал, что мы друзья, но он нас понял, видимо.
В труппу, в атмосферу театра легко вошли?
Сначала, на адреналине, всё понравилось. Это потом наступает обыденность, и тут уже, как в окопе на войне: «выползает» у каждого своя «болячка». Труппа тогда была необычайно мощная на «Юго-Западе»: Виктор Авилов, Сергей Белякович, Михаил Докин. Мы же «зелёные», несформированные ещё. Было очень тяжело, но именно это и заставило нас работать. Мы днём и ночью сидели в театре. Сейчас многие приходят в театр и ждут, когда с ними будут репетировать ввод. Тогда у нас была очень большая домашняя работа, а репетиций всего одна-две непосредственно перед спектаклем. Мы приходили, всех расспрашивали. Смартфонов, понятно, не было. Приходилось искать кассеты с записями, потом кого-то, у кого был видеомагнитофон, чтобы посмотреть. Напроситься к нему, поехать, быстренько посмотреть и записать всё для себя. У Валерия Романовича очень сложные спектакли по свету, по цвету, а видео тогда всего этого не отображало. Это был большой труд.
В какой спектакль первый вы попали?
Валерий Романович в этот момент ставил «Трëхгрошовую оперу», туда нас всех и взял, всю молодёжь. А ввёлся я в первый раз в спектакль «Собаки» и до сих пор там играю.
В то же время на вас троих (с Димой и Александром Гришиным) Вячеслав Гришечкин поставил спектакль «Молодые люди». О нём сложно найти какую-либо информацию.
Было дело. Это постановка по пьесе Родиона Белецкого.
Жизнь тогда бурлила. Валерий Романович уехал в Японию ставить спектакль. Нас активно везде вводили. Я ещё и дворником подрабатывал. По утрам репетировали с Гришечкиным, а по вечерам с ним же здорово «отдыхали». Молодые были, нас хватало на всё. Вячеслав Германович Гришечкин был большой души человек, с ним было очень весело, репетиции все проходили легко, со смехом, много придумывали, хохотали. Спектакль получился яркий, весёлый.
Он два года шёл в театре. Однако Валерий Романович был сильный лидер. В те времена он не терпел «чужого» на сцене, всё было только его. И хотя он смеялся на премьере, юмор очень любил, всё же у этого спектакля случилась недолгая жизнь в театре.
Одна из ваших звёздных ролей – Василий Кузякин в спектакле Олега Леушина «Любовь и голуби». Фактурно вы идеально к ней подходите. А внутренне вы отождествляете себя с этим героем?
Думаю, да. Во мне много осталось провинциального, также, как и в моей партнёрше Жанне Чирва, которая играет Надю. Есть в людях из глубинки какая-то свобода чувств. В этой роли нет интеллектуальных заморочек, там надо не столько думать, сколько чувствовать. Хорошо, что этот спектакль актёрский, а не режиссёрский. Бывает, приходишь в плохом настроении и понимаешь, что сегодня он тяжело идёт. Потом мы разгоняемся, появляется такая «дуга сварочная» между нами, и спектакль летит!
Раньше я очень напрягался на этом спектакле, потому что первые десять минут ощущал, что зрители ждут этих героев из знаменитого фильма с их штампами, говором, пластикой. В пьесе этого нет и в нашей постановке тоже. Это всё придумки Владимира Меньшова и его замечательных актёров. Минут через десять мы обращаем зрителей в свою веру, и уже дальше можно играть спокойно, ведь у нас совершенно другой спектакль, не имеющий ничего общего с кинофильмом.
Свою социофобию вы побороли?
Нет. Раньше я по этому поводу комплексовал, а сейчас эту тему отпустил. Ну и что, что я не могу на улице познакомиться? Мне очень сложно спросить: «Который час?» Если кто-то невнятно говорит, я два раза ещё могу переспросить, а на третий уже не решаюсь.
Эта черта не мешает быть актёром?
Пожалуй, нет, особенно в театре, где служат люди, которых ты знаешь, которым ты доверяешь.
С кем из режиссёров «Юго-Запада» вам сейчас комфортно работать?
Мне очень комфортно работать с Максимом Лакомкиным. Мы с ним на одной волне: слушаем одну музыку, смотрим одни фильмы. У нас одинаковые ценности. Сейчас Макс ставит «Школу эмигрантов» и дописал туда специально для меня, к моему юбилею, потрясающе смешной монолог по теме 50-летия.
Наступило время, когда уже приходится прощаться с некоторыми ролями или менять их на другие. Как вы к этому относитесь? Бывает жаль?
С одной стороны это болезненно, с другой – неизбежно. Это такое же чувство, как когда ты хочешь у мамы-папы быть один любимчик, а не получается. Сейчас много молодых приходит, талантливых. Надо относиться легко к таким моментам – кто-то уйдёт, кто-то придёт. Я так считаю: поиграл, и будет с тебя. Лучше красавцем уйти с роли, чем играть молодого, будучи в возрасте.
Вы когда-то увлекались философией. Когда получаете роль, то ищете в ней мировоззренческое начало, философскую глубину или стараетесь привнести в первую очередь что-то человеческое, обычное?
Как ни старайся, ты всё равно тащишь в роль себя, свои болячки, своё отношение к миру, к жизни, к семье. Это постоянно проскальзывает в ролях. Высший пилотаж для меня – это создание образа. Я не хочу, чтобы это я, как Александр Шатохин, высказывал в роли своё отношение к политике, к жизни, к женщине. Это должен делать мой герой в рамках своего образа.
Своё творческое начало вы продолжаете и в жизни вне сцены, увлекаясь фотографией, кино, книгами. Расскажите о том, чем живёте.
Фотографировать я люблю. В путешествиях, если вижу какие-то фотомотивы интересные, всегда прошу немедленно остановиться, чтобы запечатлеть картинку. В Абхазии я увидел необыкновенный синий закат. Так мы бежали по пирсу бегом, чтобы успеть его снять, он ведь минуты длится. Без всякого фотошопа потрясающие фотографии получились.
Я это делаю для души, для друзей, а не как профессиональный фотограф. Это хобби, но оно здорово переключает тебя. Мне кажется, это то, что я могу дать вселенной в обмен на то, что она даёт мне.
Слышала, вы любите хорошее арт-хаусное кино.
Кино я действительно очень много смотрю. Я ловлю на всяческих встречах, интервью моменты, где люди говорят, что интересного они посмотрели, прочитали. И беру на заметку.
Смотрю не всегда новинки. Есть много фильмов из шестидесятых, семидесятых, которые когда-то были хитами, а сейчас про них не помнят. Часто смотрю старые фильмы вместе с дочкой. Вот недавно пересмотрели с ней всего Тарковского. И я поражаюсь тому, как внимательно смотрит дочь: ей пятнадцать лет, а она просит ставить фильм на паузы, задаёт вопросы.
Вы внутренне как-то особенно подходите к своему юбилею, как-то заморачиваетесь тем, что вот уже 50?
Как ни странно, я заморачивался, когда мне было 45, 49. Думал о том, что я успел, что не успел. Что люди уже в моем возрасте многое имеют, а я не достиг чего-то. А вот к пятидесяти годам у меня случился некоторый перелом в сознании. Этим летом я пережил одно неприятное событие в личной жизни. Можно даже сказать, удар, который многое во мне опрокинул с ног на голову. Мне даже кажется, что раньше у меня было детское сознание и по-настоящему я повзрослел только сейчас. Теперь мысли о возрасте и все внутренние изменения, связанные с ним, отошли на второй план.
К 50 годам обычно уже формируется устойчивое окружение – близкие друзья, люди, с которыми ничего не страшно, которые с вами уже навсегда. У вас есть такой круг?
Мне представлялось, что с этим у меня всё хорошо, а вот летом оказалось, что у меня никого нет. Так бывает. Сейчас уже смотрю на эту ситуацию с иронией. Я её проанализировал и стараюсь не закрываться в себе. Зато теперь я делаю те вещи, которые никогда в жизни раньше не делал. Я знакомлюсь, активно общаюсь, хожу на встречи. Всё произошедшее сработало, как пинок, я вышел из зоны комфорта и сейчас понимаю, что это было нужно.
Самые близкие люди для меня – это две моих дочери. Их рождение многое во мне перевернуло. Это и есть третий самый яркий момент в жизни.
