Глупо рассказывать русскому человеку, кто такой Пушкин. Бессмысленно восхищаться, цитировать, козырять именами и датами. Нежелательно шутить, стыдно игнорировать, запрещено недооценивать. В приличном обществе за такое могут вызвать на дуэль. Об одном «приличном обществе», собравшемся в музее-заповеднике «Михайловское», написал Сергей Довлатов в 1978 году. В автобиографической повести «Заповедник» он позволил себе всё – восхищение, цитаты, шутки, субъективные оценки. Правда, ему как честному человеку пришлось вызвать на дуэль самого себя.
Свою версию повести актёр и режиссёр Игорь Теплов поставил на сцене Театра им.А.С.Пушкина (!), и дуэль стала сквозной метафорой премьеры (по подсчётам пушкинистов, в течение жизни поэт поучаствовал в 30 дуэльных эпизодах). Двойственность, внутреннее противостояние, вызов, конфликт, прочитанные у Довлатова, режиссёр точно перевёл на театральный язык. Идейные столкновения – личности и государственной системы, творца и ремесленника, гения и посредственности – показаны сценами с участием главного героя, писателя Бориса Алиханова (Павел Баршак), приехавшего из Ленинграда в Пушкиногорье на летнюю «халтуру».
Алиханов не чувствует себя нужным в своей стране, но не хочет эмигрировать. Он любит Россию, но не любит берёз, поэтому в декорациях деревья становятся столбами чёрного цвета с белыми штрихами: художник Ольга Кузнецова использовала эффект инверсии, плёночного негатива. (К слову, фотографии проходят фоном через весь спектакль – на экран-задник проецируются туристские памятные кадры, слышатся щелчки затворов). Писательские амбиции Алиханова борются на сцене с необходимостью заталкивать литературный талант в тесную съёмную койку ремесла, в куцый формат экскурсионной методички, в узколобый менталитет туристов, для которых и Пушкин-то (что уж говорить об Алиханове) – «галочка в сознании», запись в гостевой книге духовности.
Диалоги героев заповедной тусовки – вызов, который посредственность бросает гению. Начальница турбюро, гиды, библиотекари и прочие музейные работники – простые смертные с человеческими проблемами, но в своих собственных глазах они святые самоотреченцы, распятые на кресте служения великому соотечественнику. Незамужние девы с гипсовыми бюстами, ленивые неудачники с большим будущим в анамнезе, пошлые графоманы – одни замужем за Пушкиным, другие живут на его алименты, третьи любят его как золотую рыбку в аквариуме мутной житейской жижи. Нагловатый официант в ресторане «Лукоморье» (Назар Сафонов) и тот носит бакенбарды и наколку с именем САША на руке.
Большие трагедии маленьких людей помогают оттенить судьбы великих. Хозяин койки и запойный «дружбист» Мишка Сорокин (Владимир Майзингер) хоть и лишён прописанного Довлатовым внутреннего аристократизма, но добирает его искренностью, отзывчивостью и широтой «раззудись-плечо» русской души – букетиком цветов для внезапно приехавшей жены Алиханова, выволоченной на авансцену бензопилой, перегарной ностальгией по старым письмам. В фотографе Маркове (Алексей Воропанов) под силуэтом пропойцы и дебошира с вечной авоськой мятых рублей, как под слоем ретуши, проявляется умный, эрудированный человек, развращённый лёгкими деньгами, привычкой, ленью и отсутствием достойной работы для мозга. Для обитателей заповедника вызов обстоятельствам равносилен старомодной дуэли: нелепая забава с печальными последствиями.
Настоящая театральная дуэль случается во втором действии спектакля. Узнав о твёрдом намерении жены навсегда уехать из России вместе с дочерью, Алиханов погружается в запой. В инсценировке Игоря Теплова это не серия беспросветно-мрачных возлияний, а разухабистое веселье: качающиеся берёзы, гармонь с жестяным аккомпанементом кружек, потасовка в виде пьяного канкана в телогрейках. И как неминуемый для главного героя итог – мимолётное видение гения (что называется, допился до чёртиков Пушкина).
Запой для Бориса Алиханова – не только способ отсрочить наметившиеся сложности и отмахнуться от старых проблем, нерешённых до тридцатилетнего возраста. Это возможность встретиться и поговорить с самим собой подлинным, одержимым главным вопросом творца – «как писать?». Разговор начистоту для Алиханова – это диалог с памятью, с черновой копией себя – юной и счастливой. Чтобы воображаемый монолог стал полноценным диалогом, в постановку введён «прошлый» Борис (Фёдор Левин). Юноша обычно стоит воспоминанием на самой дальней из четырёх ступенек рамочной декорации (там же играет живой ретро-бэнд – ВИА «Маленькие трагедии»), но иногда спускается вперёд, чтобы посмотреть в глаза взрослому Борису, почитать его наброски и, швырнув в лицо презрение, ожидаемо вызвать на дуэль.
Поединок буквально спет по канонам оперы «Евгений Онегин» – с крылатками, пистолетами системы Лепажа и секундантами. Само собой, юный Борис убивает взрослого пулей чистых помыслов, ожиданием успеха, верой в свой талант. А виноват Пушкин! Гигантское лицо поэта (Игорь Хрипунов) во всём величии гения действительно появляется на экране. Пушкин добродушно жалеет Бориса, рисует сердечки на стекле и, утерев слезу, передаёт ему белый платок. Символ запоздалого примирения будто саваном укрывает Бориса, лежащего в похмельном беспамятстве.
Бориса действительно жаль. Алиханов-Довлатов в исполнении Павла Баршака не танкер «Дербент» и не могучий дуб зелёный, скованный цепями цензуры. Это обычный человек с тихим голосом, пока ещё живой, но уставший ждать момента, в котором его жизнь начнёт сбываться как мечта. Он Поэт, предусмотрительно застреливший на дуэли самого себя.
«Личная трагедия Пушкина и сейчас отзывается в нас мучительной душевной болью…»
