Музей театрального искусства кажется чем-то, что интересно только убеждённым театралам. О чём могут рассказать современному человеку декорации спектаклей, которые он никогда не увидит, столетние костюмы, пуанты под стеклом, выцветшие портреты незнакомых звёзд прошлого?.. Но это только кажется.
Если музей — это в первую очередь про знание, то театр — это прежде всего про понимание. Там, где первый помогает выстроить фактический каркас, второй создаёт впечатление — не документальное, но по-человечески ясное. Театральное искусство легко вбирает языки и достижения всех прочих, реагирует на социальные и политические изменения первым и всегда высказывается о том, что волнует аудиторию больше всего. Получается, что спектакль — это моментальный слепок с актуальной ему действительности, а весь театральный процесс — это живая иллюстрация процесса исторического. Об этом говорит немецкий театральный деятель Хайнер Гёббельс, называя театр «музеем восприятия».
На это нацеливается команда петербургского Музея театрального и музыкального искусства, вписывая молчаливые экспонаты в подвижную и осязаемую картину действительности целого исторического периода. При подготовке выставки «НЭП: хлеба и зрелищ!» научные сотрудники Елена Грушвицкая, Ольга Краева и Дарья Рыбакова совершили множество открытий. Большая часть экспонатов представлена публике впервые. Но количество и масштаб премьер в этом контексте значат парадоксально мало, ведь музейные экспонаты здесь работают прежде всего как гиперссылки и доказательства того, что всё это действительно было. Экспозицию в программе проекта достраивают и дорисовывают экскурсии, танцевальные мастер-классы, кабаре с песнями, киноконцерты, показы мультфильмов и даже интерактивный спектакль (расписание — тут). В конце концов, театр — это действенное искусство. И, повторяя действия людей в контексте выставки, мы острее чувствуем окружавшее их время.
А время было непростое и удивительное. Революция до основания сотрясла привычный мир и провела общество через суровые испытания. В первые годы в молодом Советском государстве не существовало денежного оборота, сопоставимый с блокадным голод подстёгивал бандитизм — и это не считая ужасов гражданской войны. Поэтому когда у людей появился хлеб, и они закрыли базовые потребности — им захотелось простых радостей. Лёгкие жанры зацвели пышным цветом!
Многообразию несерьёзной культуры, которую в СССР отрицали и игнорировали, посвящён весь выставочный проект и идущий в его рамках спектакль «12 стульев. фан фикшн» — фантазия режиссёра Никиты Славича на тему главного произведения эпохи НЭПа.
На что это похоже?
Одним из символов времени стало кабаре — ресторан с развлекательной программой, этакий плавильный котёл, в котором рождалась массовая культура. Вниманию разношёрстной публики оно представляло песни, танцы, пантомиму, комические куплеты и интермедии, выступления фокусников и что угодно ещё в обрамлении искромётного конферанса. Так и в спектакле после короткой кураторской экскурсии мы оказываемся за столом, чтобы на спиритическом сеансе вызвать к себе лучшего из возможных конферансье и продолжить вечер действом кабаретной пестроты. Обаятельный авантюрист Остап Бендер — это и в прямом смысле «дух эпохи», и ходячий стереотип, настолько же знакомый и неизвестный нам, как и она сама. И в замысле режиссёра он становится наглядным пособием по разделению реального и надуманного.
Журналисты Ильф и Петров в буквальном смысле собирали своих персонажей по кусочкам, подсматривая сочные характеристики у современников. Многие из них не просто пережили свои прототипы, но и продолжили жить в культуре, вбирая понемногу всё новые интерпретации. Как отделить позднейшие напластования от первоначального замысла, а замысел — от прототипа? Как увидеть в персонаже человека? На помощь снова приходит действенная природа театра: мы отвечаем на вопросы, как в «Что? Где? Когда?», идея которого была подсмотрена в одной из постановок «12 стульев»; едим блины, как зрители в антракте того самого спектакля; в буквальном смысле гоняемся за стульями, как персонажи Ильфа и Петрова. И через механическое воссоздание пытаемся приблизиться к сути — и человеческой, и исторической.
Тот факт, что мы, как новоявленные буржуа, пришли поразвлечься в богатых интерьерах, действует в духе эпохи и настраивает на поверхностное восприятие. Которое, тем не менее, местами вызывает вопросы. Например, когда Остап впервые выскакивает в зал и танцует, распевая под песню Crucified, — это выглядит комично, и все хохочут, и ты хохочешь, но в какой-то момент чувствуешь неловкость: песня-то невесёлая, какая реакция здесь была бы правильной? Так грубая фактура действия время от времени даёт нащупать какой-то очень тонкий стык стереотипного и реального, поверхностного и глубокого.
Исполнитель роли Остапа Владимир Антипов размашисто импровизирует, действие калейдоскопически динамично — настолько, что драматургия Глеба Колондо не выдерживает и провисает. Всё вместе кажется лоскутным панно, смётанным на живую нитку. Но эта нитка при вдумчивом рассмотрении оказывается пришитой к сердцу художника. И за ощущение тёплой кожи под слоем кричащей мишуры создателям спектакля хочется простить всё на свете.
Зачем это смотреть?
Анекдоты про евреев и чиновников, песни, подвижные игры, поедание блинов на скорость, конфетти — во-первых, это весело в самых что ни на есть буржуазных традициях. И это, пожалуй, главная ценность в духе эпохи хлеба и зрелищ, поэтому во-вторых здесь не будет. А дополнительное пространство для размышлений и зрительского самоанализа — приятный бонус для ценителей.
