В Малом театре прошла премьера спектакля «Кроткая» по повести Ф.М. Достоевского. Постановка была показана в рамках Третьего Зимнего международного фестиваля искусств Юрия Башмета в Москве и войдёт в репертуар театра. Виктор Крамер стал режиссёром, автором инсценировки и художником-сценографом; музыку специально для спектакля и камерного ансамбля «Солисты Москвы» написал композитор Кузьма Бодров. В главной роли занят народный артист России Сергей Гармаш; появляется на сцене и женский персонаж – в исполнении манекена и студенток Щепкинского театрального училища.
Идея постановки принадлежит Сергею Гармашу: для него Достоевский – «любимый и невероятно важный автор, с которым много связано». Например, на показе в «Современник» Гармаш читал двадцатиминутный отрывок из Достоевского, в числе его актёрских работ – Шатов в кинокартине «Бесы» Игоря и Дмитрия Таланкиных (1992) и две роли в «Современнике» – Старший брат в постановке Валерия Фокина «Карамазовы и ад» (1996) и капитан Лебядкин в «Бесах» Анджея Вайды (2004). По словам Сергея Гармаша, мысль поставить «Кроткую» возникла после первого сотрудничества с Юрием Башметом и утвердилась после просмотра спектакля Виктора Крамера «Не покидай свою планету» с Константином Хабенским в главной роли.
Главная героиня новой версии «Кроткой» – не несчастная девушка, а любовь как дар, чудо и спасение от пустоты, и эта любовь становится кроткой жертвой саморазрушительной природы человека. На сцене – дом закладчика, одержимого собственным величием и грандиозными планами, приравнявшего себя к Богу и готового вершить судьбы людей. В сердце пространства – три огромные колонны ящиков с коллекцией заложенных вещей и разорившихся душ, фасады ящиков алчно налезают друг на друга. Уникальные декорации Крамера устремлены вверх под колосники, но постановка не взбирается в философское и психологическое поднебесье, с которого зритель неизбежно падает под тяжестью мыслей и разбивается насмерть. Трагическая, требующая осмысления история не погружает во мрак, а ведёт через переживание к свету надежды.
Человеческая трагедия визуализирована через одно частное несчастье. Слово «один» вообще можно использовать как ключ к постановке. Один на сцене герой Гармаша, и даже в окружении шести девушек он всё равно один, наедине с одиночеством жизни. Его навещает лишь память: проблесками света, девичьим смехом и шёпотом, тревожными звуками (то ли бьющие по стеклу птичьи крылья, то ли барабанящий по крыше дождь, то ли строчащая швейная машинка). И, конечно же, музыкой. Под такую музыку не получится расслабиться и отдохнуть, это грандиозный симфонический саундтрек к тревожным размышлениям и внутренней работе один на один с собой. Нечто похожее вы могли слышать у скандинавских композиторов-неоклассиков, которые в числе прочего сочиняют опусы для серьёзных сериалов и глубоких психологических кинокартин.
Иногда вторя музыке, а иногда соперничая с ней, герой Гармаша рассказывает фантастическую историю жизни без отстранения, вполне оправданного на большой сцене, и без нарочитой трагедийности, – просто и доверительно, как близкому другу. Текст Достоевского звучит с минимальными сокращениями, чисто и ясно в устах артиста, который – это чувствуется с первых минут – прожил, проболел и присвоил материал. Герой повествует об отсроченном счастье, к которому он проложил столь замысловатую дорогу, что сам заблудился и сбился с пути; об истинной любви, которая могла бы случиться раньше и закончиться лучше, если бы не странные правила странной игры; о новой жизни, исход которой невозможно запрограммировать, ибо как ни расчерчивай план по линейке, всё равно есть фатальная пятиминутная погрешность.
«Был ли я при моей душе?» – задаётся вопросом автор исповеди. Временами душа действительно его покидает, зато вполне одушевлёнными кажутся его воспоминания. Волнуются и сердито шепчутся шесть тонких чёрных фигур с осколками белой маски в руках, чувствует и страдает шарнирный манекен, то появляющийся в человеческом росте, то низведённый до маленькой куклы-игрушки, то возвеличенный в исполина. (Отметим интересное совпадение: до поступления в Школу-студию МХАТ Сергей Гармаш окончил Днепропетровское театральное училище по профилю «Артист театра кукол» и даже успел поработать по специальности.) В финале спектакля манекен и вовсе «оживает», возвращая героя из мира его грёз в мир реальный, где «жизнь проклята, всё мертво, люди одиноки и кругом них молчание».
Как бы ни сгущались тени вокруг героя, авторы спектакля дают понять: есть свет и в этой прóклятой жизни, человек не одинок в присутствии Бога. Проекцией на колонны с ящиками проступают очертания Святой Троицы – как чудо, знамение, символ глубокого единства духа, веры и гармонии. Звучит кроткий, скорбящий, уединённый, но такой живой, жизнеутверждающий голос башметовского альта. Это соло любви, в одиночку побеждающей вражду целого мира.
