Драматург (Илья Дель) пытается получить у Цензора (Сергей Перегудов) разрешение на постановку своей пьесы — комедии на основе шекспировской «Ромео и Джульетты». Цензор — военный чиновник без чувства юмора, который никогда не был в театре, — считает, что цензура вовсе не нужна. Гораздо разумнее, по его мнению, закрыть все театры и запретить все спектакли, потому что нечего развлекаться во времена тягот и испытаний. Но пока театры всё же работают, у пьесы есть шанс увидеть сцену — при условии некоторых правок. Для начала нужно убрать из неё все поцелуи и вставить в текст троекратное «За Родину!».
Пьесу «Академия смеха», которую актёр и композитор Фёдор Пшеничный выбрал для своего режиссёрского дебюта, драматург Коки Митани написал в 1996 году о событиях в Японии начала сороковых. А кажется, что позавчера и о том, что с нами происходит прямо сейчас. В конце от точности рифмовки текста и времени становится совсем уж не по себе, и не верится даже, что премьера спектакля состоялась ещё в начале февраля. Но в нерв момента спектакль попадает не остроумным описанием цензурных перипетий и не тем, что происходит в конце, лишая их смысла. А тем, что он ищет ответ на вопрос, как оставаться человеком в условиях несправедливости.
Пространство спектакля втиснуто в коробку казенного кабинета с до боли знакомой каждому русскому человеку зелёной полосой в полстены. Левый угол отведён для Драматурга. Пустота с плавающим в ней одиноким стульчиком щерится тенями, которые делают встрёпанного Деля с торчащими во все стороны локтями и коленками ещё более угловатым и нескладным совершенно по-птичьи.
Если мысленно дорисовать слегка абсурдистскую побочную линию с вороном, который залетает в дом к Цензору, заставляя его проявить хоть какие-то человеческие чувства, в Драматурге можно увидеть птицу вне своей стихии: вроде и беззащитную, как малыш-зяблик, но способную перевернуть всё с ног на голову, как ворон с метровым размахом крыльев.
В правом углу — стол Цензора в круге света от настольной лампы. Его образ в начале — такой же ясный и цельный, как этот свет: пиджак отглажен, волосы аккуратно зачесаны набок, важные формулировки записаны в книжечке, которая всегда под рукой. На столе в идеальном порядке разложены бумаги и карандаши. Все спорные места в пьесах помечены красными закладками.
Первую трещину этот простой и уютный мир даёт уже при знакомстве с Драматургом: его пьеса оказывается настолько возмутительна, что непонятно, что именно в ней закладывать красным. Но обречённая готовность Драматурга на правки мешает заклеймить её категорической печатью и отправить к товаркам по несчастью — в стопку к стене. И Цензор выдвигает всё новые требования, парадоксально выступая в роли соавтора всё более смешной комедии.
Закалённый боями с актёрами собственной труппы, Драматург сначала переделывает «Ромео и Джульетту» в «Гамлета», потом добавляет роль отважного полицейского начальника — в общем, приходит много раз. И исподволь вытягивает Цензора из его государственного футляра, из кабинета, всё более тесного от стопок бесчисленной «запрещёнки» — в мир игры и свободного творчества, где люди могут быть людьми, а не бездушными функциями.
В финале лохматый Цензор в мятой рубашке разворачивает свой стул на 180 градусов, спинкой к столу, и садится на него, припечатывая этой точкой переворот жизненной мизансцены. Так что искусство, конечно, побеждает — хоть непросто и не сразу. И, пожалуй, не вовремя.
Не имея ни минуты на выдох в диалогичном действии, похожем то ли на партию в теннис, то ли на американские горки, Дель и Перегудов выжигают пространство бешеной энергетикой: разыгрывают фрагменты пьесы, носятся по сцене и скачут на стульях, кричат и спорят — это и правдиво, и немного грустно, но больше смешно.
Игры вместе с шутками заканчиваются как-то вдруг, когда Драматург напрямую проговаривает то, что изящно сквозило в действии предыдущие полтора часа. И здесь впору наморщиться на прямолинейность драматургии и режиссуры, которая послушно следует за текстом. В спектакле о цензуре такой пассаж всё испортил бы. Но, как уже было сказано, этот спектакль — не о цензуре.
Он о том, как оставаться человеком. О том, что это возможно только если видеть человека в идеологическом противнике — пусть даже назло здравому смыслу и собственным интересам. А человекам честное проговаривание простых слов через рот куда более к лицу, чем иносказательное порхание. И оно остаётся победой даже если приводит к поражению, потому что каждый из нас делает это в первую очередь для себя.
«Со щитом или на щите?» — спрашивает Цензор своего визави перед тем как в первый раз отказать ему в постановке. «С открытым забралом», — мог бы ответить он. Это в итоге оказывается важнее всего.
