«Иванов» — это первая чеховская пьеса, увидевшая сцену. Чехов написал её за десять дней специально для Театра Корша как новаторскую комедию, в центре которой — «обыкновеннейший человек, совсем не герой», а также не ангел, не подлец и не шут, каких любили современные ему драматурги. Он так написал об этом в письме брату: «Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела… никого не обвинил, никого не оправдал…».
Постановка имела успех, однако ни артисты, ни зрители, по убеждению автора, её не поняли. Разочаровавшись в Корше, как в купце, которого интересует только касса, Чехов отдал пьесу в Александринский театр, предварительно переделав её в драму: «Если и теперь не поймут моего „Иванова“, то брошу его в печь и напишу повесть „Довольно!“». Режиссёр и актёры потребовали от Чехова объяснить, «почему Иванов — подлец, а доктор — великий человек». В общем, таки не поняли. Но Чехов, к счастью, пьесу не сжёг, правда, сильно её не любил, а Станиславскому и актёрам МХТ запрещал её не то что ставить, но даже читать.
То ли авторская воля лежит на пьесе печатью, то ли дело в проклятии первого блина, но «Иванова» ставят реже, чем прочие пьесы Чехова. Например, «Три сестры» в Петербурге идут аж в пяти театрах, вот «Иванова» пока можно посмотреть только в СХТ и ТЮЗе — здесь его поставил приглашённый режиссёр Денис Хуснияров. В отличие от Татьяны Ра с её «посттрагедией» про «русского Гамлета», Хуснияров как будто бы понял Чехова за всех, кто не. И сделал спектакль очень чеховский по духу и тону, такой, о котором можно сказать всё, что обычно говорят о драматургии Чехова — от «разговора глухих» до «люди пьют чай, а в это время рушатся их судьбы». Здесь, правда, чаще пьют водку, но так даже жизненнее выходит.
Итак, интеллигентный помещик Иванов тонет в долгах. Рядом умирает от чахотки его жена Анна Петровна, в девичестве — Сарра Абрамсон, которую ортодоксальные родители лишили благословения и капитала за неугодное замужество. Доктор Львов зудит над ухом Иванова: Анну Петровну нельзя волновать, Анну Петровну надо везти в Крым. Денег на это нет и не предвидится, но Иванов как будто не стремится поправлять дела. Душой он вечно где-то не здесь, а, например, в имении своих главных кредиторов Лебедевых — с их дочерью Сашей у него намечается роман. Впрочем, когда он с Сашей, он тоже где-то не здесь.
Действие гладко и кинематографично — хотя иногда кто-то из актёров вдруг подпускает театральщины, странной и для будничного Чехова, и для слегка старомодной эстетики телеспектакля, которую создаёт бесстрастный интерьер откуда-то из шестидесятых. Он вертится на поворотном круге сцены, время от времени показывая обшарпанные задворки. Люди в нём точно так же наматывают круги — и физически, и фигурально. Каждый из них на чём-то зациклен и замкнут на себе — в моменты, когда им удается заметить своих собеседников, они теряют из вида всех остальных, поэтому вечно переговариваются через чужие головы.
Зинаида Савишна Лебедева считает каждую копейку, её муж Павел Кириллыч готов на всё, лишь бы не было конфликтов, их дочь Саша одержима идеей спасения Иванова своей любовью вне зависимости от того, что думает об этом Иванов. Сарра цепляется за много обещавшее прошлое. Доктор упивается своей прямотой и честностью. Вдовушка Бабакина мечтает выйти замуж неважно за кого, дядя Иванова Шабельский мечтает, чтобы от него отстали. Управляющий Миша Боркин — весь в авантюрных прожектах, картёжник Косых — весь в своих козырях.
В этом сообществе людей, целеустремлённых, как циркулярные пилы, только Иванов не понимает, чего он хочет. И их маниакальный энтузиазм не даёт поставить на нём крест как на бездушном эгоисте. Потому что в ситуации, когда все вокруг чего-то от тебя ждут и требуют, заглядывают в глаза и теребят за рукав, проще простого почувствовать себя запутавшимся и утомлённым. К тому же ему, как единственному персонажу, остающемуся на месте, лучше всех видно, что целеустремлены они по кругу. И круг сжимается: умирает жена, оставляя ему свою неоплатную жертву, Саша тащит его под венец, навязывая новые долги…
Где бы ни был Иванов, он остаётся в ловушке — в мёртвом пространстве с искусственными цветами и глухими стенами. Окно здесь только одно, зрители его не видят, герои не замечают, а сам Иванов смотрит в него два раза — в начале, перед тем, как Миша напугает его выстрелом, и в конце, когда этот выстрел уже не будет страшным для него. Кольцевая композиция схлопнет историю в точку, но грусти и жалости не будет — только облегчение. И желание проверить вектор собственного движения — не забирает ли вбок?..
