Роман Каганович и Сергей Азеев, собравшие ворох номинаций и премий с «Сибирью», спустя три года выпустили новый моноспектакль. Работали, кажется, от противного: вместо вымышленной истории — мемуары Александра Вертинского «Дорогой длинною», вместо безвестного старика — звезда мирового масштаба, вместо предсмертной агонии — путь длиной в жизнь.
И насколько «Сибирь» груба, тревожна и яростна, настолько «Интервью В.» изящно, спокойно и ровно: хорошее воспитание, осознание своего таланта и непростой старт наделили его героя способностью держать ситуацию под контролем и сохранять спину прямой даже в самых тяжёлых условиях. Неизменны — умная и точная работа со светом и поразительная органика Азеева, который непостижимым образом умудряется завораживать даже почти не двигаясь.
На что это похоже?
Чего можно ждать от спектакля о Вертинском? Вероятно, маски Пьеро, песен и манерной томности. Первые минуты эти ожидания и оправдывают, и опрокидывают. Знакомо взвинчивая интонации, герой зачитывает датированное 1943 годом письмо с прошением позволить ему вернуться на Родину. При этом он стоит спиной к залу совершенно голый.
Каганович — мастер обустройства зрительского неуюта — начинает с места в карьер: незащищённый тыл героя вызывает неловкость, подвывания и пафосные формулировки мешают воспринимать жалобное послание всерьёз, сцена статична (всего движения — подрагивание скульптурно очерченных мускулов). Этот длинный эпизод — своего рода увертюра, которая концентрирует ключевые мотивы и обозначает темы. Спектакль такой же, как она: лаконичный, одновременно очень искренний и до мозга костей художественный — под стать человеку модерна, для которого творчество и жизнь были неразделимы.
В. говорит быстро, как будто не играя и не рисуясь, прямо и честно обо всём: о кокаине, о войне, о русских за границей и дома, о собственном позёрстве, страхах, ожиданиях и заблуждениях. Время от времени монохромный рисунок повествования высверкивает знакомыми интонациями (так артист ваяет образ) и короткими пластическими шаржами: Вертинский — цепкий, ироничный наблюдатель. Тонкими штрихами он набрасывает картинки жизни богемы, госпитальной работы, революционного бега, существования в эмиграции и советского быта.
Творчество при этом остаётся как бы за скобками — как нечто то ли всем знакомое, то ли менее существенное, чем путь человека. А человек за 75 минут перед нашими глазами взрослеет и стареет — постепенно превращается из молодого холодного остроумца в усталого старика, который вязнет в отвратительной ему действительности, как мотылёк, и так и не находит искомого. А потом от него остаётся лишь песня — как и от многих его современников, живших свои яркие, бурные жизни, полные любви, борьбы и муки. Если Каганович своей постановкой хотел сместить фокус с эмблематичного образа Чёрного Пьеро и вызвать интерес к масштабу личности Вертинского, то это точно удалось: после спектакля очень хочется узнать о нём побольше.
Зачем это смотреть?
Что такое Родина? Воспоминания? Запахи? Язык? Искусство? Территория, ограниченная защищаемыми рубежами? Государство и его правители? Солдаты, готовые бороться за? Народ? Добрые дела? Признание соотечественников?
Отец Вертинского бескорыстно помогает сотням людей, но их благодарность не спасает его от несчастья и ранней смерти. Вертинский проводит 35 тысяч перевязок во время работы в госпитале, и каждая из них возвращается тысячами билетов, купленных на его концерты по всему миру. Но он долгие десятилетия страдает вдали от Родины, а после воссоединения остаётся невидимкой для официальной культуры и не получает того, что ему нужно. А что ему нужно? И зачем?
Зачем вообще нужна Родина? Что она даёт тебе? Что ты можешь для неё сделать? Что заставляет тебя от неё отказаться, почему ты стремишься к ней вернуться? Некогда кипящая идеями творческая богема после эмиграции в общей своей массе зачахла и погибла. Вертинский, собиравший полные залы по всему миру, мечтал только о возвращении в СССР — любой ценой. Зачем? Возможно ли оно вообще — это возвращение? И как вернуться домой, если ты уже дома?
Во времена, которые толкают нас ко всё большей конкретности в формулировании собственной политической позиции и требуют более чётких дефиниций для понятий вроде «патриотизм» и «Родина», задать себе эти вопросы не будет лишним. И «Интервью В.» хорош тем, что не навязывает конкретной точки зрения — просто приглашает подумать тех, для кого это по какой-то причине может быть важно.
А тем, кого вопросы отказа и возвращения обошли стороной, он просто рассказывает большую историю. Впрочем, разве это на самом деле просто?
