После рождения первой дочери Алтынай Султан, выпускница факультета современной литературы Сорбонны, написала детскую книгу – сказку на русском и казахском языках. Вторая беременность писательницы осложнилась отслойкой плаценты (это тяжёлое состояние, которое по статистике заканчивается смертью ребёнка в 50% случаев). Так, вместе со второй дочкой, Урсулой, на свет родился остросоциальный роман, призванный показать изнутри места, которые обычно остаются за кулисами. Женщины приезжают в родильный дом, навьюченные сумками, тяжело дышащие, а выходят уже навстречу фотографу и сияющим родственникам – побледневшие, уставшие, улыбающиеся, с младенцем в плюшевом костюме и конверте с рюшами, с букетом цветов в руках. Но всё, что происходит внутри этих стен, десятилетиями сохраняется в статусе темы, которую не принято обсуждать. Не здесь, не сейчас, не при мужчинах, не при детях, было бы неплохо, если ни при ком, никогда, ни за что. Выходит, что систему, которая создана для женщин, но зачастую работает против них, нельзя поминать всуе.
Главная героиня «Отслойки» просыпается в начале тридцать четвёртой недели беременности от странных ощущений и понимает, что у неё кровотечение. Из этой страшной точки начинается её борьба за жизнь ребёнка. Сначала – перепалки с бригадой скорой помощи, которая предполагает, что это «ложные схватки», потом – с медсестрой в приёмном отделении, которая теряет время, пока передразнивает пациентку и ходит за одноразовой салфеткой для гинекологического кресла. Неукротимую тахикардию от несправедливой медлительности персонала прервёт бас дежурного доктора: «Мы и плод потеряем, и её не спасём! Я что потом в отчёте напишу?! Обменки не было?! Кто из вас, дур, вообще её принял?! Недоношенный плод! Сильнейшая кровопотеря, почему она не на Басенова?! Какой дятел её привёз?! Когда мы их потеряем, я каждую из вас в отчёт внесу!». Прежде чем шестерёнки в механизме экстренной медицины запустят спасательную операцию, главная героиня успеет подумать, что врач не сказал «если мы их потеряем», он сказал «когда».
Вообще современное акушерство пользуется своим, очень жестоким языком, как будто стоит женщине переступить порог роддома, как на неё перестают распространяться сочувствие и эмпатия. Нет, например, места, где слово «радуйся» несло бы в себе больше боли, чем здесь. «Радуйся, что сама осталась жива», «радуйся, что ребёнок не с ДЦП», «радуйся, что с руками-ногами родился». Потоковое родовспоможение и масса экстренных ситуаций порождают пренебрежительное отношение и к боли, и к страхам пациенток, поэтому любое горе по неписаным правилам нужно незамедлительно прервать этим пресловутым «радуйся». Если не выйдет, то следует перейти к иному, не менее эффективному слову – «стыдно». «Стыдно должно быть так ныть, с мужем-то спать тебе небось не больно было», «не стыдно, что до сих пор в постели валяешься?», «взрослая женщина, а столько слёз, как не стыдно!».
Алтынай Султан отражает будни роддома без прикрас. Здесь любят и женщин, и их детей, но странной, деформированной любовью. Система, в которой варятся работники потокового акушерства, не просто вынуждает их черстветь, она оставляет им только протокольное мышление, а эти протоколы уже давно никто не пересматривал трезвым взглядом. Впрочем, «Отслойка» – это не реконструкция места, а история про человечность и обесчеловечивание. Сильные женщины, невероятным трудом создающие новую жизнь, оказываются здесь безымянными, беззащитными, уязвимыми. Они плачут от боли, но в подушку, понимая, что по правилам им положен обезболивающий укол только в первые два дня после родов, они извиняются перед мужем, если родилась девочка, каются перед свекровью, если не пришло молоко, склоняют головы, если семья говорит, что они принесли в дом уят (прим. автора: позор по-казахски).
В этих декорациях главная героиня «Отслойки» – женщина, которая сжимает ладонь в кулак. Она не боится задать вопрос, почему роды превратились в функцию, в обслуживание чьих-то амбиций? Когда именно главными героями в этом процессе перестали быть женщина и её ребёнок? Почему настолько проще роды устроены, например, у животных? И можно ли вообразить кошку, которая кричит на рожающую соплеменницу, пихает ту лапой, чтобы поторапливалась? На каком этапе человечеству показалось, что самый цивилизованный способ организовать послеродовой уход – это будить матерей в шесть утра, чтобы кварцевать палату, запрещать родившим пользоваться лифтом и обругивать их за каждое недостаточно быстрое движение?
«На филфаке в Сорбонне меня учили, что литература – это высшее достижение человечества. Что можно быть пьяным, уродливым, грязным или плохим, но необразованным, нечитающим быть нельзя. Мне вдалбливали три года, что вся современная литература – это блажь и от лукавого, что жанровые произведения – это сплошной эскапизм, а мозги от них тухнут. Мне пришлось пять лет читать современную литературу, чтобы понять, что все относительно и это скорее похоже на снобскую чушь».
В эпоху расцвета автофикциональной прозы, читателю нередко предлагают нефильтрованные авторские травмы, поэтому с особенным трепетом воспринимаются книги, у которых есть миссия (и она заключается не только в том, чтобы обсудить себя, как пострадавшую единицу социума). «Отслойка» задумана романом, разрушающим капкан стыда и обвинений, в который добровольно-принудительно попадает женщина, решившая стать матерью. Даже в этой – от первой до последней страницы дискомфортной, наполненной ледяными мурашками – истории находится почва для сострадания. Когда читатель доберётся до сцены с лампой в морге, ему станет ясно, что и в самой суровой санитарке с грубым голосом и нахальными повадками всё ещё живёт сочувствие, желание спасти то, что можно спасти. В итоге мы ведь всё ещё живы, как биологический вид, только благодаря тому, что лампы ещё зажигают, потому что это кому-то нужно.
М.: Альпина. Проза, 2024. – 272 с.
Автор – Анастасия Усова
