Помните картинки с оптическими иллюзиями: посмотришь так — два человеческих профиля повернуты друг к другу, а эдак — вылитая ваза? Хотя картинка технически одна, увидеть два объекта одновременно невозможно. Человек всегда сосредоточивает внимание на чем-то, что становится фигурой, а остальное автоматически превращается в фон. С этим эффектом уже в который раз играет драматург Павел Пряжко, выдвигая на первый план незаметные детали быта, лежащие между строк, а режиссеры театра post Дмитрий Волкострелов и Алена Старостина вместе с композитором Дмитрием Власиком и видеографом Иваном Николаевым воплощают на сцене эти вывернутые фоновые миры.
В «Комитете грустящего божества», неслучайно сокращающемся до аббревиатуры КГБ, почти ничего не происходит, и в этом сосредоточено главное действие. Два героя — Оля (Аделина Любская) и Сергей (Иван Николаев) — ждут. Не ожидают мистического беккетовского Годо, который всех бы спас, только никак не приходит, а проживают обычную жизнь в очередях, магазинах, электричках под неусыпным присмотром времени. Разговоры между героями понятны им одним: услышишь обрывок такого в транспорте и пройдешь мимо, не зацепившись за смысл.
Сергей и Оля сдают макулатуру, чтобы дотянуть до зарплаты, выбивают ковры на улице, привязывают на куртку георгиевскую ленточку, перекладывают подмерзшую картошку в ведра, оттуда в пакеты и в рюкзак… Он дворник, она уборщица, и их работа тоже связана с бесконечным ожиданием, пребыванием в однообразном моменте. Герои не сетуют, что мир устроен несправедливо: и политика, и социальные проблемы, и даже чувства уходят в размытый, будто бы незначимый фон (только вот жизнь бедная, отчаянно плохая, но это же ничего?..) И сказка о Золушке актуальна для них только в разрезе прагматического размышления, какого размера должна быть лестница, чтобы хрустальная туфелька не разбилась — условия выживания подменяют мечту.
Пространство спектакля продолжает логику фигуры и фона. Задний план — Оля в противно-розовом пуховике и Сергей в огромной куртке. Они ходят, переставляют предметы, то проявляясь под светом прожектора, то растворяясь в темноте. Средний план — натянутый через всю сцену полупрозрачный экран, на котором буйным цветом (по сравнению со всем остальным) цветет жизнь: проецируется монохромный видеоряд с активным действием непримечательных объектов (едет электричка, шевелятся ветки, трусит по своим делам собака, дрожит воздух лестничного пролета) и пояснительные ремарки («ждет», «молчит», «переключила внимание», «преисполнена достоинства»). На ближнем к зрителям плане сбоку стоят два стула, куда под конец перемещаются герои — и начинают с другого ракурса созерцать собственную жизнь. Текстовая основа спектакля предлагает обратить внимание на то, чего не видно, сценическое же решение еще больше усиливает этот фокус и втягивает в наблюдение чуть ли не принудительно. Движения, шевеления, колебания вдруг становятся чрезвычайно интересными, ведь больше как будто бы ничего не происходит.
Главным действующим лицом в спектакле становится время: оно всегда присутствует на сцене и провоцирует самые разные чувства. Именно оно — суровый гэбэшник в «России для грустных». Ему посвящается и вся жизнь Оли и Сергея, в которой порой случаются удачные фейерверки, и «маленький ретро-концерт» в конце спектакля — полноправная часть действия. Хорошо известные советские песни в исполнении Муслима Магомаева и других звезд «раньшего времени» вдруг обнажают неуловимость момента («Вдоль по улице метелица метет»), фиксацию чувства («Глубока вода»), повторяемость всего, что важно («Чертово колесо»), и невозможность вернуть то, чего отчаянно хочется («Ах, Наташа»). Впрочем, может, слова песен не стоит слушать вовсе: волнообразная дрожь времени воплощается в мелодиях и ритмах. У всех песен одна и та же особенность: они начинаются медленно, а потом разгоняются, летя в вечность. Зрители, дошедшие до финала, раскачиваются на качелях созерцания вместе с ними — или стараются побыстрее убежать из непривычного мира фона к знакомым, понятным фигурам куртки, метро, квартиры. Интересная попытка, но времени спешить некуда — оно в конечном итоге всех подождет.
