Творчество этого актёра сто́ит отнести к романтической предтече нашего неромантического века. Помимо ролей в классической драматургии, всегда имеющих живой отклик у публики, он работает над главным своим образом – человек в пограничном состоянии. Дюбуа («Ложные признания»), Джордж Хэй («Эта прекрасная жизнь»), Джонатан Свифт («Дом, который построил Свифт»), Оргон («Тартюф»), Роман («Обещание на рассвете») – всех их воплощает на сцене театра им. А.С. Пушкина Андрей Заводюк.
В спектакле «Обещание на рассвете» Вы играете главную роль. История Ромена Гари автобиографична, но всё-таки, как любое художественное произведение, не лишена доли вымысла. Вы верите в возможность существования подобных сильных чувств между людьми? В настоящую любовь в сегодняшних реалиях?
Да, верю и сам видел примеры такой самоотверженной любви. В спектакле говорится об очень непростом времени: детство героя проходило в послереволюционной России, потом эмиграция в Европу, война, бедность, голод, болезни, «борьба за выживание». Этим обусловлена сильная связь с матерью. Моя мама воспитывала нас с братом одна. Она была довольно жёсткой, требовательной, властной, но всё оправдывалось безграничной любовью к своим детям.
Ваш персонаж очень трогательный, ранимый, эмоциональный. Вы с ним похожи в этом?
Да, это я! Вместе с тем, он ещё и очень сильный, настоящий мужчина, победитель!
Андрей Заводюк не поддаётся соблазну сыграть мягкотелого сыночка, заботливо закутанного в шарф. Актёр раскрывает персонаж постепенно, будто снимает на нежном бутоне один лепесток за другим. Зритель чувствует себя подсматривающим в замочную скважину соседской двери, где видит сперва мальчугана за обеденным столом, затем парня, тискающего понравившуюся барышню, а в финале, понимает, что наблюдал за целой судьбой живого человека. Возрастное восхождение Романа актёр не иллюстрирует только внешними штрихами (хотя отдельные элементы выглядят удачными, например, порывистая походка подростка). Статная фигура Андрея Заводюка и его умение кратким жестом или мимолётной мимикой наполнить роль необходимым оттенком – действует магнетически. Актёр заполняет собой всё пространство, но одновременно с этим, работает в ансамбле, где часто служит соединяющим звеном.
Совершенно другим выглядит герой Дюбуа из «Ложных признаний». Вся его манерность, жеманность, плавность списаны с какого-то прототипа или это исключительно работа воображения?
Это только мои фантазии. Мы с режиссёром Евгением Писаревым решили, что он вот такой, с такой походкой, с плавными жестами. Нелепый и комичный, но у него своя история и свои «ложные признания» в любви.
Первую постановку «Ложных признаний» осуществила 16 марта 1737 года итальянская труппа, но это не принесло желанного успеха. Только со временем комедия Мариво начала привлекать к себе внимание. Сегодня её можно увидеть на афишах многих театров. Тексты звучат остроумно и возвышенно, хотя режиссёрам далеко не всегда удаётся подать их так же изысканно.
Дюбуа – это бывший лакей, который в спектакле Евгения Писарева переквалифицировался в стилиста. Он ходит по сцене в узких джинсах, женственно запрокидывает голову и оттопыривает мизинец. Непросто понять, когда Дюбуа говорит всерьёз, а когда подыгрывает собеседнику, лукавит. Быть может, эта такая защитная реакция. Андрею Заводюку удаётся вписаться в общую стилистику постановки, где режиссёр попытался создать медитативно-эстетскую картинку. В таком решении финальное развенчивание тех самых ложных признаний уже не является самоцелью.
Вы сами оправдываете ложь во благо?
Смотря, какая ложь и смотря, какое благо.
Герои пьесы Пьера Мариво мечтатели, которые создали удобный воображаемый мир. Вы в жизни позволяете себе мечтать?
В молодости хотелось очень много играть, много путешествовать, много читать. Я ребёнок советского времени, лихой застой пришёлся на моё становление, на мои 14-16 лет. Я увлекался музыкой, достать записи в те времена было очень сложно. Мне хотелось слушать хорошую музыку, приходилось переписывать с катушек, чудовищное качество. Я даже сны видел: прихожу в музыкальный магазин, где продают пластинки, а на полках всё, что хочу: The Beatles, Uriah Heep, Pink Floyd, ABBA. Всё можно купить! Я просыпаюсь, а этого нет… Когда стал постарше, впервые прочитал «Архипелаг ГУЛАГ» в самиздате и «Собачье сердце». А журнал «Иностранная литература» был моим любимым чтением.
Вы были настоящим бунтарём. В чём причина такого сопротивления?
Меня воспитывали в строгости, ничего не разрешали. Мы жили в деревне, где все друг друга знали. Не дай Бог Андрей сказал плохое слово или меня застукали с сигаретой, мама тут же об этом знала, и я получал выговор. И, конечно, когда стал подростком, я взбунтовался. Мы с другом однажды украли у соседки с огуречной грядки хлопчатобумажный брезент, покрасили в синий цвет и сшили себе расклешённые джинсы. Стали первыми парнями на деревне. Я тайком ходил на танцы в клуб, там были драки, влюблённости. Я сбегал из дома, мама рыдала, бабушка рыдала, все рыдали, но на следующий день всё повторялось.
Живёт ли сегодня внутри вас бунтарь? Против чего он теперь выступает?
Да, живёт. Не люблю дилетантов в профессии. И, в то же время, не люблю хамство. Не могу смириться с тем, что все ходят в масках и не хочу привыкать к слову «смерть». А оно всё чаще звучит в нашей жизни, мы охаем и идём дальше… С этим тоже смириться не могу. И вообще, у меня ощущение, что ХХI век пока ничего хорошего человечеству не принёс.
Мне кажется, что у Вас много общего с героем из спектакля «Дом, который построил Свифт». Особенно вот этого неуёмного неприятия окружающей действительности.
Совершенно верно! И, если вы хотите меня спросить, о чём Свифт молчит на сцене – вот как раз об этом (молчит).
Современный театр тоже находится в упадке?
Нет, к счастью, театр развивается! И он живо реагирует на то, что происходит в мире и нашей жизни.
Зрители вместе с ним развиваются?
Если спектакль не оставляет равнодушным – это уже очень много значит. Мне кажется, сейчас в театре интересен, прежде всего, живой человек. Ещё ценю молчание после спектакля, когда зритель не сразу аплодирует, будто делает выдох… это о многом говорит.
Современная драматургия справляется с задачей изучения человека?
Если вы имеете ввиду нашу драматургию – не всегда. Я люблю западную драматургию. И мне очень нравится ее играть. И еще люблю европейское кино. Там всё о человеке и его внутренней свободе.
В конце 1980-1990-х Вы сыграли ряд значительных ролей в классической драматургии, где как раз в центре всегда находится человек. В числе героев и Ник из «Кто боится Вирджинии Вулф?»
Это фантастическая пьеса! Я тогда был ещё совсем молодым, и когда стал старше, долго мечтал вернуться к этой пьесе, чтобы уже сыграть Джорджа. Но недавно увидел спектакль в ТЮЗе, где Джорджа играет Игорь Гордин и играет потрясающе. Сказал себе – нет, если есть такой Джордж, то другого пока не надо.
С какой ролью, из тех, что Вы сегодня играете на сцене театра им. А.С. Пушкина, не хотелось бы расставаться как можно дольше?
Со всеми. Роли – это как дети. Они развиваются вместе с тобой. Для меня не может быть заученных ролей, каждый раз это должно происходить как в первый. Всё на сцене происходит здесь и сейчас, вот в это мгновение, в эту секунду. Этим театр и прекрасен.
В работах Андрея Заводюка сквозит тема одиночества современного человека, заявленная и в образе Дюбуа, Оргоне и уж тем более в Свифте. Герои расщепляются, чтобы в финале собраться воедино и предстать перед зрителем ярким портретом. Освобождая его от излишней детализации, актёр укрупняет черты. Неразделённая любовь, старость, болезни, предательство – становятся материалом роли. Важно отметить, что в любом жанровом рисунке, Андрею Заводюку удаётся выдвинуть на первый план тот луч света, который пронизывает персонаж. Цепляясь за него, воображение актёра прядёт свою пряжу, сшивая прошлое и настоящее героя, пытаясь заглянуть в его будущее. Могу предположить, что для Андрея Заводюка театр – это заколдованное царство прекрасной, упоительной мечты.
С 2000 года Вы служите в театре им. А.С. Пушкина. Перед Вашими глазами прошла значительная часть его истории. Как театр поменялся за эти годы?
Театр, в который я тогда пришёл, выглядел довольно плачевно. Потом им стал руководить Роман Козак, кардинально поменявший репертуарную политику, приглашавший перспективных молодых режиссёров. Потом театр возглавил Евгений Александрович Писарев, и сегодня Театр Пушкина – один из лучших в Москве.
Ваш профессиональный путь складывался довольно сложно. Что Вам помогало не останавливаться, ставить цели и добиваться их?
Работать надо и заниматься своей профессией. А все остальное – неважно.
Интуиция помогает в работе со студентами?
Интуиция и, наверное, уже опыт. Студенты – это большая ответственность. Ты берёшь на себя ответственность практически за чужую жизнь. И ошибаться здесь нельзя.
Чему невозможно научить в театральном институте?
Таланту. Это либо дано, либо нет. Мы с Владимиром Панковым выпустили замечательный курс, двадцать семь очень способных людей, в каждого из которых вкладывались, теряя здоровье и нервы. Сейчас все развиваются, играют в театре, снимаются в кино. Они – моя гордость! Теперь мне вместе с актрисой нашего театра Анастасией Лебедевой доверили набрать в ГИТИСе заочный курс.
Вы тоже учились заочно и пришли в институт, когда за плечами уже был большой опыт игры в театре. Почему так вышло?
Мне повезло. Я работал в театре помощником режиссёра. Однажды один из артистов запил, кроме меня никого не нашлось, чтобы сыграть кота-волшебника в сказке «Все мыши любят сыр». Я знал текст, на меня надели костюм и вперёд!
Кто-то стал для Вас тогда учителем в профессии?
Я всех своих партнёров могу назвать учителями. Так сложилось ещё со времён кемеровского театра, где я наблюдал из-за кулис, как работают актёры, ставшие потом моими партнёрами. Это дало силы, заставило идти вперёд. За двадцать лет я сыграл десятки интересных ролей: чеховские Астров и Трофимов, Лаэрт в «Гамлете», Молчалин в «Горе от ума» и многие другие. И эти роли тоже стали моими «учителями».
Вы остро реагируете на критику?
Раньше остро реагировал. Сейчас нет.
Вы отслеживаете статьи о себе?
Не могу сказать, что мне это неинтересно, просто некогда. Раньше отслеживал: выпустил спектакль и на следующий день торопишься купить газету с рецензией. Покупаешь, разворачиваешь, там твоя фотография, читаешь: «Участие такой-то звезды спасает спектакль от провала». Ни одного слова о тебе (смеётся).
Представьте, что появилась возможность выйти на сцену и обратиться к зрителям, и все Ваши слова они воспримут, услышат, последуют им. Что бы сказали?
Мне кажется, что артист имеет уникальное право в каждой роли сказать зрителю о том, что болезненно отзывается в его мыслях, сердце, душе.
Работы актёра интеллектуальны и эстетически красивы, линии образов многогранны, но при этом отличаются разной степенью интенсивности, что приходится отмечать каждый раз, когда на сцене появляется этот высокий, с изящной проседью и широкой улыбкой, человек. Его жажда художественного перевоплощения напоминает азарт неуёмного игрока, только с тем отличием, что на сцене невозможна победа. Быть может, он одержим поисками актёрских средств для выявления невыраженного драматургией, бесстрашием и постоянной неуспокоенностью. Это ли побуждает Андрея Заводюка к вечному обновлению образов?.. Пусть вопрос останется без ответа. Здесь стоит сделать тот самый «зрительский выдох» и помолчать, чтобы уже завтра снова увидеть актёра с острым взглядом, за которым читается волнение и смирение, радость и тоска, желание любить и страхи. Всё то, что живёт в его героях и в каждом из нас.
