Роман Каганович явно любит страшные истории, основанные на реальных событиях («За белым кроликом»), болезненные, дискуссионные вопросы («Посмотри на него», «Сибирь») и мемуары («В.»). И в спектакле «Я сижу на берегу» эти три его привязанности сошлись на цирковой арене, в очередной раз давая аудитории возможность поразиться его способности проходить без страховки по высоко натянутым канатам самых опасных тем.
В основе инсценировки драматурга Марии Огневой — книги Рубена Гонсалеса Гальего, писателя и журналиста, лауреата Русского Букера, человека, парализованного с рождения. Дедушка Рубена был генсек испанской компартии, мама училась в МГУ. Он родился с диагнозом «детский целебральный паралич», а в возрасте полутора лет его отдали в детдом для инвалидов, сказав матери, что он умер. Так Рубен стал героем, потому что у сироты без рук и ног просто нет другого выхода (ба-дум-тсс).
На что это похоже?
Сценическое пространство — круг, отделанный казённым кафелем. Арена для тех, кто обречён если и попадать в центр внимания, то такого — настороженного, отстранённого, праздного. Они как диковинные звери, на которых достопочтенная публика смотрит с ужасом и жалостью, думает «недайбог», радуется за себя — да и уходит домой на своих ногах. И дрессировщик тут как тут, щеголяет в трико с реалистичным рисунком мышечной ткани: у него все мускулы на месте и в отличном состоянии, он пышет здоровьем и силой. Он жёсток со своими подопечными и не упускает возможности подбодрить их весёлой шуткой в стиле «нет ног — нет мультиков», мамочка не придёт, рекрут, подбери сопли. И страшный звук его кнута не даёт забыть о том, что каждый номер в этом мучительном эквилибре может оказаться смертельным.
Также в программе представления: клоуны, мимы, эксцентрические танцоры, жонглёры (кроватями), фокусники с даром телекинеза, силачи… До конца представления доживут не все. Смерть, кстати, тоже здесь: она носит пёстрый колпак и умеет ластиться, как кошка — в общем, совсем не страшная. Впрочем, здесь принято скорее желать её, чем бояться — настолько, что в ход может пойти что угодно, даже расчёска. И это настолько дико, что с первого подхода по-настоящему задуматься об этом не получается.
Круг сцены напоминает ещё и бассейн, из которого по гладким стенкам не выбраться, и в который обещают налить воду, когда его обитатели научатся плавать. И они, лишённые естественной среды, учатся плавать! Они читают книги, считают в уме, сами разбираются сути любви и дружбы, добра и зла («Если добро — это приносить пользу, тогда мы с тобой злые люди, Рубен»). Но воды так и не нальют, настоящей жизни не будет. Потому что этим людям доступна одна траектория: из интерната в дом престарелых, а оттуда — очень скоро — на кладбище.
Актёры чаще существуют в собственных телах, больше рассказывая историю, чем играя её, и лишь иногда как бы проваливаются в своих персонажей — эта реалистичность буквально обжигает. История Рубена решена как последовательность сценок-номеров в духе мрачного гротеска с «весёлыми» перебивками дрессировщика. И чем дальше, тем чувствительнее его грубые шутки приходятся под дых, и нервный хохот не раз заставляет тебя сморгнуть навернувшиеся слёзы. И ты уже сам как будто раскачиваешься на трапеции, потому что из сбалансированного состояния трудно осознать этот странный мир как бы за пределами нашего, где у людей нет права учиться, работать, узнавать новое, выбирать себе друзей и увлечения, где настоящая дружба — это когда можешь убить, если друг попросит, где человек перепиливает себе горло расчёской, потому что это лучше, чем такая жизнь.
Время от времени представление прерывают фрагменты видеоинтервью — как возможность заземлиться и напоминание, что это злодейское шапито — не просто страшилка и имеет в основе реальные события. Среди героев — мама слепого мальчика с задержкой в развитии, главред газеты «Русский инвалид» (статный мужчина за 70), и женщина из общественной организации. И в их рассказах сочно, но плакатно намалёванная проблема обретает объём, начинает играть оттенками. Здесь и первое чудовищное осознание, повседневная рутина, бешеные цены на процедуры и лекарства, проблемы здравоохранения, волокита с пандусами и прочая бюрократия, сложное отношение окружающих — и любовь, и радость, и возможности полноценно жить и растить здоровых детей… Но главное — здесь живые голоса людей, которые не желают быть героями и служить мотивацией, которые отказываются замыкаться в своём Горе. Которые хотят просто жить — как все.
Кстати, сам Рубен здесь тоже появится. Каким-то непостижимым образом он всё же выкарабкался из кафельного бассейна, выучился, нашёл свою маму. Сейчас он живёт в Израиле, женат в третий раз, а две его дочери занимаются балетом.
Зачем это смотреть?
Что вы чувствуете, оказываясь в одном пространстве с человеком с инвалидностью? Скорее всего, неловкость. Как себя вести? Куда смотреть? Предлагать помощь или..? Это то, чему нас не учат. Несмотря на некоторые очевидные победы в сфере социальной помощи и развитие доступной среды, инвалиды, особенно брошенные, остаются выключенными из жизни. А мы редко думаем о том, с чем не соприкасаемся.
Согласно исследованию группы учёных из Кембриджа, Университета Южной Калифорнии и Стэнфорда, результаты которого были недавно опубликованы в Journal of Experimental Social Psychology, посещение театра делает людей эмпатичнее и развивает гибкость в их отношении к социально-политическим темам, связанным с представлением. Так что главный ответ на вопрос «Зачем смотреть?» лежит на поверхности: чтобы проявлять невидимое, чтобы лучше понимать мир инвалидов и делать его границы более проницаемыми. Но это не всё.
Рассказ Рубена в спектакле обрамляет история с нянечкой, которая по доброте душевной помогает ему с пластилиновым грибочком — так, что он получается лучшим из группы. И выходит, что спектакль — не только про инвалидов, но и вообще про всех. Потому что каждый хочет быть понят и принят таким, какой он есть, со своим кривым грибочком, со своими проблемами и недостатками. Каждый хочет, чтобы его замечали, чтобы его уважали и любили просто так, а не потому, что он приносит пользу. И каждый этого достоин, правда?
